Министерство культуры Российской Федерации
Государственный центральный театральный музей имени А.А. Бахрушина
Бахрушинская серия
ЛИТЕРАТУРА И ТЕАТР
коллективная монография
И.Б. Гуськова /Москва/
Статья-некролог как малая литературная форма. На примере некрологов В.А. Теляковского
Аннотация: Сравнивая две больших статьи на смерть последнего директора императорских театров В.А. Теляковского, опубликованные в ленинградской и белградской (эмигрантской) газете осенью 1924 г., автор показывает, как в некрологе, через детали, можно эмоционально отразить жизнь человека.
Article is an obituary, as a small literary form.
For example, obituaries V. A. Telyakovsky
Comparing two great articles on the death of the last Director of the Imperial theatres V. A. Telyakovsky published in Leningrad and Belgrade (emigrant) the newspaper in the autumn of 1924, the author shows how in the obituary, through the details, you can emotionally reflect the life of a man.
В прямом переводе некролог – слово о мёртвом. Обычно в нём сообщается о смерти человека, кратко о его заслугах, выражаются соболезнования родным. Занимаясь исследованием жизни и творчества последнего директора императорских театров В.А. Теляковского я обнаружила две большие статьи, написанные близко знавшими его людьми. При прочтении выявились интересные факты, в чём-то авторы буквально повторяли друг друга, а иногда – противоречили. Оба эссе литературно, с такими живыми подробностями описывают Владимира Аркадьевича, что мне как исследователю было интересно и познавательно их читать.
Первая статья была опубликована режиссером Юрием Ракитиным в белградской русской (эмигрантской) газете «Новое время» от 20 ноября 1924 г. Второй автор – молодой ленинградский журналист «Красной газеты» Евгений Кузнецов. Евгений Михайлович был вхож в дом Теляковского, много общаясь, редактировал все его прижизненные издания. В «Красной газете» было опубликовано два некролога с авторством Кузнецова: «классический» в вечернем выпуске 29 октября 1924 г. и очень личный, в вечернем выпуске 31 октября. Ракитин и Кузнецов принадлежали к разным поколениям и даже жили при разном государственном строе. Тем интереснее сравнить их тексты об одном и том же человеке.
Безусловно, эмигрант Ракитин, вспоминая о своем бывшем начальнике В.А. Теляковском, писал о прошлом, а выпускник царскосельского лицея, поклонник Ф.И. Шаляпина и протеже М.Ф. Андреевой, – о настоящем, буквально о том, что было вчера. Каждый из них находил в памяти особо яркие, запомнившиеся черты и поступки покойного. Сначала Юрий Ракитин, как и принято в некрологах, рассказывает об основных достижения бывшего директора: «Печать не любила нашего директора, как может полковник конной гвардии стоять во главе национального искусства? <…> Любимая сфера его была музыка. Сам великолепный пианист, он блестяще играл, и почти все на память <…> Он не побоялся привлечь на императорскую сцену и одиозного, но тем не менее очень талантливого Мейерхольда (оказавшегося теперь лакеем большевиков)как раз после того, как все кричали, что тот погубил В.Ф. Комиссаржевскую <…> В опере заслуги Владимира Аркадьевича колоссальны. Он первый культивировал у нас по-настоящему Вагнера. Сотворил и наш вагнеровский цикл постановкой русских опер РимскогоКорсакова с дивными декорациями Коровина. А Шаляпин и Собинов, разве они не птенцы гнезда Владимира Аркадьевича? Балет, наша национальная гордость, достиг при В.А. Теляковском своего апогея. Фокин в Петербурге, в Москве Горский и Мордкин, создатели наших замечательных балетов, которым сейчас дивиться Европа, – разве они не расцвели благодаря нашему директору? Всем интересуясь, всё схватывая на лету, Владимир Аркадьевич был идеальным директором во всех отношениях…»
Вторая часть статьи посвящена более личным впечатлениям Ракитина от общения с Теляковским, и это особенно интересно читать. «Военная кавалерийская манера надолго осталась у него. Он любил крепкое словцо и свои лихие усы, над которыми так любили подсмеиваться карикатуристы из «Петербургской газеты». Он был немного бурбонист, пожалуй. Не приглашал сесть подолгу, а сам или развалится на кресле или лежит в ложе на диване. Но он умел моментально создать интим с говорившим. Вытащит, бывало, свой толстый дневник и начнёт читать страницу за страницей свои художественные сентенции, всегда остроумные и неожиданно смелые. <…> Приходил он к нам на сцену, окружённый свитой своей конторы… Его окружали артисты и весело болтали. С великими князьями он держался совершенно независимо и с достоинством. Протекция их за своих протеже только вредила протежируемым. И придворных Теляковский не любил. Во время своих приездов в Москву он постоянно бывал в Художественном театре, где его очень любили и Станиславский и Немирович-Данченко.<…> В своём огромном кабинете он выглядел всегда каким-то маленьким.<…> Огромная жёлтая гостиная с портретами Императриц и с большим столом посередине, на котором разложено французское «Illustration», двери в кабинет всегда открыты и оттуда несётся большей частью французская речь».
Следующий, последний блок воспоминаний режиссёра посвящён кардинальным переменам в жизни страны и императорских театров. «Стряслась великая и проклятая. В.А. Теляковский был арестован. Приехал к нему на грузовике с ротой солдат известный чтец-декламатор патриотических поэм, еврей с громкой фамилией Вишневецкий и повёз в Таврический дворец. Там, благодаря протекции случайно встреченного Гессена, он был освобождён. Я пришёл попрощаться к нему. Мы стояли у большого окна, выходящего на театральный двор. На полу лежали ящики. В комнате было свежо. Я говорил какие-то фразы. Он крутил ус и повторял: «А может быть будет и лучше, кто знает?» Я пожал ему руку и мы расстались. Через месяц я увидел его согнутую спину около Чернышёва моста. Нагнувшись к тротуару, он покупал у торговки мороженые яблоки. Блестящий, всесильный, жизнерадостный… и мороженые яблоки! Теперь мы привыкли ко всему, но тогда это было так дико и необыкновенно, что я пробежал не поклонившись…» [Ракитин 2001: 143–145] Статья заканчивается совершенно тупиковой фразой: «Он видел вершины и умел смотреть
на солнце, а теперь там [в России] ночь». Судя по тексту, сцена с морожеными яблоками наиболее сильно подействовала на Юрия Львовича. Однако если бы он всё-таки подошел к Теляковскому около Чернышёва моста, он бы убедился, что бывший директор смотрит на покупку некондиционных яблок совершенно не так драматично. Вот строчки из его письма к А.И. Южину: «Я, напротив, чем дальше, тем более чувствую себя бодрым. С селёдками и фасолью я уже давно примирился, ибо ел и баланду, и зеленый лист капусты, да в общем не всё ли равно — качество перерабатываемой нами пищи оценит всё тот же огород.<…> А при нынешних условиях жизни, по-моему, дух и духовная жизнь стали даже сильнее, независимее и крепче» [Мнемозина 2004: 172].
О том, как и чем жил Теляковский после февральской революции и своей отставки, мы узнаём из второй статьи Е. Кузнецова. Евгений годился Владимиру Аркадьевичу в сыновья, разница в возрасте у них составляла 40 лет. Но именно Кузнецову доверил Теляковский редактирование рукописей и издание своих мемуаров. Сюжетом их совместной работы над рукописью и начинается второй некролог. «В одно из недавних ещё воскресений Теляковский читал мне последние страницы своей истории императорских театров. Он работал над ней долго, кропотливо, любовно: это был единственный смысл, единственная цель его жизни. Вдруг улица – Теляковский жил в конце Каменоостровского – глухо застонала. Текстильщики, праздновавшие свой юбилей, шли процессией на острова. Шли пионеры с галстухами треугольником, шли комсомольцы, <…>громыхали оркестры, тянулись подводы с плакатами. Владимир Аркадьевич оборвал чтение, подошёл к окну, долго смотрел, потом отложил рукопись в сторону: – Мне кажется, – я не так работаю… Не о том пишу… Какой же он, современный читатель?!. А это – он указал на рукопись – не то, что надо… Не то… как Вы думаете?.. Он был настолько полон жизнью, настолько не хотел отойти от неё в сторону, что не мог и думать о своем последнем детище – об истории театра своего времени – как только лишь об исторической, мемуарной работе – он упрямо, ребячливо грезил о том, чтобы сделать её актуальной, практически ценной, необходимой. <…> Он никогда не знал косности, консерватизма рутины; свой долгий жизненный путь он прошёл всегда юным, всегда молодым, внимательным и чутким к меняющимся требованиям меняющейся жизни, всегда отзывчивым ко всему новому; придворный мундир не облёк его футляром и пост царского чиновника не сделал его твердокаменным, жёстким бюрократом». Любопытно упоминаемое Кузнецовым отношение Мейерхольда: «Мейерхольд, который чрезвычайно ценил Теляковского, привёз ему прошлой весной постоянное место на спектакли своего театра в Консерватории. Теляковский по нескольку раз ходил смотреть «Землю дыбом», «Рогоносца», «Лес» и «Даёшь Европу!», спектакль который ему особенно понравился и о котором он говорил с увлечением. Он радовался всякому стыку с жизнью, ездил смотреть клубные инсценировки и работы Самодеятельного театра и совершенно ожил и преобразился, когда два года назад ему было сделано предложение работать на ответственном месте в Государственных театрах и в Севзапкино».
Следующие строки некролога довольно необычны, автор сравнивает Теляковского с литературным персонажем, что побудило меня прочитать «Петербург» Андрея Белого, чтобы оценить смысл фразы. «Блестящий, остроумный, крайне любезный, находчивый, интереснейший собеседник – он был внешне типичным сановником Санкт-Петербурга, совсем как Аполлон Аполлонович в романе Андрея Белого, и оставался таким же, когда первые годы служил в какой-то починочной мастерской Октябрьской железной дороги или работал участковым фининспектором в финотделе. По привычкам, жизненному укладу и внешности – типичный человек своей среды и эпохи, он делал героические попытки поспеть за жизнью, остаться для неё полезным и нужным. Когда я пригласил его в «Арену» и в «Театр», он с увлечением и настойчивостью стал овладевать формой и тоном журнальной статьи, писал несколько вариантов на одну тему, до десяти раз перерабатывал неудавшиеся вещи» [Кузнецов 1924: 3].. Заканчивается статья довольно курьёзным случаем. Сын Всеволод оформляет документы в похоронной конторе и сотрудник, увидев фамилию Теляковского, просит достать ему контрамарку на двоих… в оперу. Директор театров умер, но интерес к театру продолжает жить. Очень символично и то, что прямо под некрологом в газете разместилась рубрика «Театральная хроника».
Французский философ Мишель Монтень в «Опытах» в главе «О том, что нельзя судить, счастлив ли кто-нибудь, пока он не умер» пишет «…как бы приветливо ни улыбалось кому-либо счастье, мы не должны называть такого человека счастливым, пока не минёт последний день его жизни, ибо шаткость и изменчивость судеб человеческих таковы, что достаточно какого-нибудь ничтожнейшего толчка, – и все тут же меняется» [Монтень 1996: 70]. Владимир Аркадьевич Теляковсий умер в конце октября 1924 г.: увидев изданными свои труды, почувствовав востребованность своей мемуарной работы. Он не дожил до чудовищно несправедливого «Кировского потока» в марте 1935 г., когда из Ленинграда высылали бывших царских чиновников, интеллигенцию и военных, Его миновала участь его товарища (московского губернатора 1905–1913 гг.) Владимира Джунковского, дожившего до 1938 г. и расстрелянного на Бутовском полигоне.
Думаю, подвести итог жизни и смерти В.А. Теляковского можно его собственной фразой: «Жизнь моя была во всех отношениях счастлива, и я был счастьем избалован…» [Мнемозина 2004: 189].
Литература
Кузнецов Е. М. [Без названия] // Газета «Красная газета». Ленинград. № 249. 31 октября 1924 г.
«Дорогой друг и коллега по сладостям театрального управления…» Переписка В.А. Теляковского и А. И. Южина 1917–1924. М.: Мнемозина, 2004. Вып. 3.
Монтень М. Опыты. М., 1996. Книга первая и вторая.
Ракитин Ю. Л. Воспоминания русского актёра и режиссёра //Невский архив. Историкокраеведческий сборник. СПб. 2001.
Комментарий к именам и названиям:
Кузнецов Евгений Михайлович (1900–1958) – театровед, театральный критик, редактор, автор книг об истории русской эстрады и о цирке. Главный редактор журнала «Советский цирк» в 1957–1958 гг.
Ракитин Юрий Львович (1882–1952) – настоящая фамилия Ионин, актёр, режиссёр, работал с Мейерхольдом и Станиславским. С 1911 г. работал в Петербурге. Весной 1918 г. уехал из СПб., в 1920 г. эмигрировал в Сербию.
Теляковский Владимир Аркадьевич (1860–1924) – последний директор императорских театров. В 1898 г. был назначен Управляющим Московской конторой императорских театров, в 1901 г. – Директором Императорских театров. Находился в должности до февральской революции и отречения императора Николая II от престола.
Южин Александр Иванович (1857–1927) – настоящая фамилия Сумбатов, актёр и драматург, служил в Малом театре, директор театра с 1919 г. по 1926 г. Его изданная переписка с Теляковским отражает сложности театральной и частной жизни после революции.